Научная дипломатия Китайской Народной Республики / Роман Райнхардт
По случаю отмечаемой 1 октября 74-й годовщины образования Китайской Народной Республики, а также в свете предстоящего визита президента РФ В. Путина в Китай в октябре 2023 г. в рамках проекта РСМД «Развитие механизмов и инструментов научной дипломатии в России» публикуется аналитический материал, посвященный модели научной дипломатии в КНР и перспективам развития двухстороннего научного сотрудничества России и Китая.
Структура и география научной дипломатии КНР
Если в 2000 г. расходы Китая на НИОКР составляли пhорядка 0,9% ВВП, что ставило его в арьергард мирового сообщества, то спустя двадцать с лишним лет страна занимает второе место по этому показателю, при том, что на нее приходится 22% всех мировых расходов на НИОКР. [1] Названный сектор поступательно растет и становится все более открытым внешнему миру, особенно после присоединения КНР к ВТО в 2001 г.
Главным проводником китайской научной дипломатии выступает Министерство науки и технологий [2] (далее — Министерство). В его структуру входит Департамент международного сотрудничества, а также разветвленная сеть из 75 секций по науке и технологиям при китайских дипмиссиях за рубежом — посольствах и генеральных консульствах (по существу, сеть научных атташатов). Заметим, что больше всего таких секций располагается на территории России: при посольстве КНР в Москве, а также при генеральных консульствах КНР в Санкт-Петербурге, Владивостоке, Екатеринбурге, Иркутске и Хабаровске. Что касается МИД Китая, то в научно-дипломатических процессах он принимает участие опосредованно, в основном путем выполнения вспомогательных функций по их административному и протокольному сопровождению.
С 2000 г. Министерство разрабатывает пятилетние планы развития науки (2000, 2006, 2011, 2017, 2021), уделяя в них должное внимание внешним связам. К 2020 г. Пекин подписал 114 межправительственных соглашений о НТС и установил институциональные научно-дипломатические связи с 161 государствами и территориями. Имплементация соглашений об НТС, однако, как и у большинства других стран, отличается несбалансированностью. В то время как одни договоры реально работают, иные так и остаются в бумажной плоскости. [3] Впрочем, само их наличие свидетельствует о приверженности Китая принципу многовекторности научной дипломатии. Действующее соглашение о НТС с Российской Федерацией было подписано в 1992 г. [4]
В 2018 г. к Министерству было присоединено Государственное управление по делам иностранных экспертов (国家外国专家局), которое было создано в 1956 г. для привлечения из-за рубежа ведущих специалистов в области науки и техники, а также для направления китайских специалистов в обучающие и ознакомительные загранпоездки. При участии данного органа были реализованы и по сей день реализуются государственные программы по найму «золотых мозгов», например, запущенная в 2008 г. кампания «Тысяча талантов» (千人计划). За первые десять лет благодаря ней в страну удалось привлечь около 7 тысяч высококлассных кадров. [5] Основная целевая аудитория — этнические китайцы, проживающие за рубежом, т.е. научная диаспора. Впрочем, формальных ограничений для участия в программе талантливых не-китайцев нет.
Системная работа КНР с научной диаспорой началась в конце 1980‑х — начале 1990‑х гг. благодаря выдающемуся государственному деятелю Дэну Сяопину. Именно с его именем были связаны первые программы мер по возвращению в страну ведущих исследователей. Работа по данному треку активизировалась в середине 2000-х гг., когда китайские СМИ стали открыто признавать проблему «утечки мозгов» и обращать внимание на императив взаимодействия с такими «мозгами». [6] В настоящее время в широком доступе отсутствует какой-либо документ, посвященный стратегии этой работы. Тем не менее на основании косвенных признаков можно догадываться о его наличии и вполне успешной имплементации. [7]
Наряду с Министерством, ведущие институты, задействованные в национальной научной дипломатии — это Академия наук КНР [8], Китайская инженерная академия [9], Китайская академия общественных наук [10], Китайская академия космических технологий [11], Государственный фонд естественных наук Китая [12] и Китайская ассоциация по науке и технике [13].
Начиная со второй половины 2000-х гг. к этой сфере стали также подключаться негосударственные акторы — главным образом, флагманы китайского бизнеса в области высоких технологий, такие компании, как Lenovo, Huawei и DJI. Вместе с тем, сами китайские исследователи отмечают, что присутствие частного сектора в сфере научной дипломатии по-прежнему носит ограниченный характер, а число специалистов, участвующих в международных корпоративных программах повышения квалификации, значительно ниже по сравнению с числом участников государственных программ той же или схожей направленности. Таким образом, уместно говорить о сохраняющейся государство-центричной модели национальной научной дипломатии.
Несмотря на множественные проекты и усилия, предпринимаемые по линии перечисленных организаций, аффилированных с ними и подшефных им структур, китайская наука по-прежнему остается не в достаточной мере интернационализированной. [14] Лучшие зарубежные умы, как правило, приезжают в страну на кратко- или среднесрочные заработки, а затем возвращаются в западные университеты и НИИ. Как бы то ни было, работа по данному направлению продолжается и постепенно приносит плоды, способствуя интеграции КНР в глобальную научную инфраструктуру.
Одним из примеров «лучших практик» может служить реакторный нейтринный эксперимент Дайя Бэй, проводимый в 52 километрах от Гонконга и в 45 километрах от Шэньчжэня. В этой международной коллаборации, предназначенной для изучения осцилляций нейтрино, участвуют ученые из КНР, Тайваня, России, США, Чехии и Чили. Она считается одним из наиболее крупных проектов сотрудничества КНР и США в области фундаментальных наук. Продолжением данного эксперимента стала Цзянмыньская подземная обсерватория нейтрино, строительство которой было начато в 2015 г., а запуск запланирован на 2023 г.
Среди других примеров можно перечислить Уханьский институт вирусологии [15], совместный китайско-японский астрофизический эксперимент Tibet ASgamma по исследованию гамма-излучения и Китайский экспериментальный реактор на быстрых нейтронах, в разработке и строительстве которого участвовали предприятия российской госкорпорации «Росатом» (НИИАР, ОКБМ имени И.И. Африкантова и др.).
В последние годы наблюдается выраженная тенденция ослабления научных связей китайских научных работников с американскими. Косвенным ее признаком и вероятным подтверждением выступает динамика публикационной активности. Если в 2018 г. доля совместных статей в области естественных наук китайских ученых с коллегами из США составляла около 44% и 25% для американских ученых с коллегами из КНР соответственно, то за последующие четыре года оба этих показателя снизились примерно на треть. [16] Сотрудничество же с ведущими научными державами, входящими в Европейский союз (Германия, Франция, Италия) и Великобританией отличается стабильностью и едва ли может рассматриваться как подверженное конъюнктурным колебаниям.
Данные тренды в той или иной мере имеют свойство проявляться во многих областях международного научного сотрудничества Пекина. Если рассматривать, например, такую сферу как космос, то многовекторность китайских инициатив подкрепляется более ста соглашениями и меморандумами о взаимопонимании с различными иностранными партнерами, которые были подписаны и заключены начиная с середины 1980‑х гг. по сегодняшний день. При этом в отношениях с США речь идет не о кооперации, но о конкуренции, которая вследствие политики Вашингтона приняла форму не столько «космической гонки» (подобной послевоенной советско-американской), сколько научной войны. [17] Так, с 2011 г. после принятия т.н. поправки Вольфа НАСА запрещается использовать средства государственного бюджета для реализации любых проектов двустороннего сотрудничества с правительством КНР и аффилированных с ним организаций без разрешения со стороны ФБР и Конгресса. Эта поправка, названная в честь члена Палаты представителей республиканца Ф. Вольфа, действие которой с момента ее принятия ежегодно продлевается, фактически означает запрет на прямой диалог в области космического сотрудничества между одними из ведущих центров силы и знания в этой сфере. Стоит подчеркнуть, что деградация отношений Вашингтона и Пекина в ней началась примерно на 7-8 лет раньше, чем, как было отмечено выше, в остальных сферах.
Диверсификация международных связей КНР в области исследований космоса и освоения космического пространства проходит по нескольким векторам. Во-первых, это региональное сотрудничество в Азии. В 2008 г. была учреждена Азиатско-Тихоокеанская организация по космическому сотрудничеству — межправительственная профильная организация со штаб-квартирой в Пекине. [18] Сейчас помимо Китая в нее входят Бангладеш, Иран, Монголия, Пакистан, Перу, Таиланд и Турция. Во-вторых, это сотрудничество с Россией. Достаточно упомянуть об эпохальном проекте создания Международной научной лунной станции — пилотируемой обитаемой станции на поверхности Луны или на ее орбите, строительство которой намечено на начало 2030-х годов. Договоренность о нем была достигнута в 2021 г., а в 2022 г. оформлена в виде межправительственного соглашения. [19] Данный российско-китайский проект открыт для участия третьих стран. В 2021 г. Европейское космическое агентство (ЕКА) рассматривало возможность присоединения к нему [20], однако пока эта история, по-видимому, развития не получила. Зато в 2023 г. к проекту подключилась Венесуэла. [21] В-третьих, это сотрудничество по линии Юг–Юг. Здесь репрезентативным кейсом представляется китайско-бразильская программа спутников наблюдения Земли (China–Brazil Earth Resources Satellite Program), запущенная еще в 1988 г. и до сих пор действующая.
Что касается сотрудничества по линии Юг — Юг в целом, то его вполне уместно охарактеризовать как один из приоритетов внешней научной политики КНР, которая все больше приобретает сетевой характер. На его развитие выделяются значительные ресурсы. С 2009 г. Пекин начал реализовывать широкомасштабные программы сотрудничества с партнерами из стран Африки, Латинской Америки, Юго-Восточной Азии, Ближнего Востока, в том числе в форматах БРИКС и ШОС. Функциональными же приоритетами в рамках такого сотрудничества для КНР выступают прежде всего астрономия, космическая погода, медицина, экология, науки о Земле, океанология, равно как и смежные с ними дисциплины. С учетом этого, допустимо выделить общий тренд на укрепление сетевой научной дипломатии Китая.
В связи с этим, упоминания непременно заслуживает и план сотрудничества в области науки, технологий и инноваций в рамках инициативы «Один пояс, один путь» (带一路), обнародованный Министерством в 2016 г. Несмотря на множество заявленных мероприятий, пока что эффект для науки от «Нового шелкового пути» не предстает вполне осязаемым. [22] Отмечается некоторое увеличение числа студентов, которые приезжают учиться в Китай из стран, участвующих в инициативе, и все же при подборе исследовательских кадров и профессорско-преподавательского состава китайские вузы по-прежнему ориентируются на ведущие западные научные центры.
В рамках той же парадигмы c 2018 г. много внимания уделяется участию страны в международных программах и проектах класса мегасайенс [23]. Они ориентированы преимущественно на НИР в таких областях как астрономия, космическая медицина, биотехнология, физика жидкостей и горение в условиях микрогравитации, космические технологии. В числе передовых достижений стоит назвать радиотелескоп FAST [24], который после окончания строительства в 2016 г. и ввода в эксплуатацию в 2020 г. стал самым большим в мире радиотелескопом с заполненной апертурой. С весны 2021 г. наблюдения с помощью него могут проводить зарубежные астрономы. [25] Это в очередной раз демонстрирует готовность страны использовать свои научные достижения, имеющуюся инфраструктуру и высокий потенциал во благо всего человечества при стойкой приверженности национальным интересам.
Новые вызовы и возможности китайской научной дипломатии
Пандемия COVID-19 хотя и выступила сильнейшим шоком, в том числе для китайского научного комплекса, однако едва ли привнесла в эту сферу что-то новое. Она главным образом ускорила те процессы, которые в ней наблюдались и ранее. В первую очередь, стремление к интеграции и интернационализации, наталкивающееся на определенное противодействие со стороны других мировых научных держав. Отсюда различные скандалы, обвинения (возможно, местами небезосновательные) в шпионаже — вплоть до теорий заговора и прочих конспирологических изысканий. [26] Трагедия, которая началась в Ухане зимой 2019 г., стала в некотором смысле лакмусовой бумажкой и одновременно катализатором тех вызовов и проблем, с которым сейчас имеет дело китайская наука и ее дипломатия. Ведь многие западные игроки боятся Китая как одного из сильнейших конкурентов не только в экономике и международной политике, но и в науке. Насколько такой страх («китайская угроза») на данном этапе оправдан, а в какой мере раздут искусственно и может быть передан идиомой «бумажный тигр» (纸老虎) — вопрос дискуссионный.
В первых рядах антикитайских кампаний в области МНТС закономерно фигурируют США. Первая волна алармизма и того, что стало нарицательно обозначаться «China-bashing», пришлась на период президентства Д. Трампа. [27] Администрация Дж. Байдена в целом продолжила здесь курс своих предшественников. [28] Впрочем, такая преемственность на политическом уровне не воспринимается априори как стоп-сигнал для взаимодействия на уровне контактов между китайским и американским научными сообществами, равно как и их отдельными представителями (people-to-people exchanges). [29] Многие из них продолжают деятельно сотрудничать, невзирая на не совсем благоприятный политический фон и климат, демонстрируя тем самым яркий и достойный подражания пример исследовательского прагматизма.
То же относится к взаимодействию КНР со странами ЕС, где антикитайские настроения применительно к научному сотрудничеству носят еще менее выраженный и более точечный характер.
Что касается партнерства с Россией, то, как уже неоднократно отмечалось выше, оно имеет значительный задел в самых разных областях науки, опирается на солидную правовую основу и обладает весьма большим потенциалом. Плоскости и форматы сотрудничества различаются: от двусторонних и многосторонних [30] проектов в отдельных отраслях до рамочных инициатив БРИКС, а также совместных шагов и усилий на площадках ЮНЕСКО, ВОЗ и других структур системы ООН. Их общим знаменателем предстает схожесть или совпадение позиций сторон по многим ключевым вопросам международной повестки и развития глобальной науки. Неслучайно, что два из четырнадцати документов, подписанных по итогам переговоров во время государственного визита председателя КНР Си Цзиньпина в Россию в марте 2023 г. и нацеленных на укрепление двусторонних связей, были посвящены описываемой теме. [31]
Вместе с тем, было бы методологически неверно идеализировать текущее состояние российско-китайского научного диалога. В некоторых областях ему, как представляется, присущ определенный дисбаланс. Так, сотрудничество в сфере естественных и точных наук явно превосходит как в количественном, так и в качественном отношении объем взаимодействия в науках общественных и гуманитарных. Трудности, бесспорно, есть, но на разных уровнях ведется работа по их преодолению. Свой вклад в укрепление и развитие российско-китайских связей в сфере МНТС на современном этапе вносят многие ведущие российские проводники научной дипломатии, в частности, РЦНИ [32], РСМД [33] и РНФ [34], не говоря уже об именитых университетах, причем не только традиционных «бастионах» международников (МГИМО, Дипломатическая академия, РУДН), но и ряда других [35]. Думается, что в текущих условиях масштабы такой работы будут возрастать, во всяком случае, в кратко- и среднесрочной перспективе.
Завершая настоящий очерк, вспомним, как, выступая в 2020 г. на симпозиуме перед отечественными и зарубежными учеными, председатель КНР Си Цзиньпин подчеркнул, что международное сотрудничество в области науки и технологий актуально во все времена. Чем больше Китай будет сталкиваться с давлением извне, тем больше он будет стараться избегать изоляции. [36] Во время другого своего выступления в 2021 г. в Чжунгуаньцуне («китайская Кремниевая долина») действующий лидер КНР заявил, что его страна намерена укреплять международные научно-технические обмены, проявляя более открытую позицию, и будет активно участвовать в глобальных инновационных сетях, чтобы совместно с иностранными партнерами продвигать фундаментальные исследования, а также применение передовых научно-технологических достижений. [37]
Для этого имеется крепкая образовательная база. Во многих китайских университетах существуют специализированные программы по профессиональной подготовке научных дипломатов. Одной из исторически первых кузниц кадров для подразделений Министерства науки и технологий, занимающихся вопросами международного сотрудничества, стал Шанхайский университет. В 1992 г., когда вуз еще носил название Шанхайского технического университета, в нем впервые была открыта программа «Научная дипломатия и международный обмен технологиями». Сейчас многие выпускники программы успешно трудятся на данном поприще, занимая высокие должности в центральном аппарате Министерства, а также в его загранучреждениях. Полагаем, что этот опыт российские образовательные организации могли бы частично перенять у китайских партнеров. В случае успешной адаптации его последующее применение научными дипломатами-практиками, представляющими обе страны, могло бы также внести свою лепту в развитие российской-китайской научной дружбы.